История России в лицах. Книга третья - Светлана Бестужева-Лада

Но я забежала очень далеко вперед.

Прежде чем стать «первой семьей России» Романовы пережили немало бед. Существует устное предание, что Федору Никитичу Романову, отцу Михаила, царь Федор Иоаннович готов был передать свой престол, но… его занял Борис Годунов. Через какое-то время на Романовых поступил донос, что они хранят у себя волшебные коренья и хотят умертвить колдовством царскую семью. Почти все Романовы были схвачены, а Фёдор, Александр, Михаил, Иван и Василий, были пострижены в монахи и сосланы в сибирские остроги, где трое из них приняли мученическую кончину. Насильственному пострижению подверглась и супруга Федора Никитича – Ксения Ивановна.

Будущего царя Михаила, которому шел шестой год, и его старшую сестру Татьяну отправили на Белоозеро с опальными тетками: княгинею Марфой и Анастасией. Ссыльные терпели на Белоозере «тяжкую нужду», дети росли в очень суровых условиях. Достоверно известно, что пристава, наблюдавшие за содержанием опальных, часто отказывали им даже в молоке и яйцах для стола, а заботливые тетки не могли допроситься и куска холста, необходимого для белья детям.

Бесспорно, что «избранный самодержец» чувствовал в семействе Романовых своих ближайших и опаснейших конкурентов, буквально «наступающих ему на пятки», куда более родовитых и, наконец, имеющих такие же, как и он права на российский трон – если не бОльшие. Но жестокость расправы все-таки поражает.

Лишь через полтора года Борис Годунов дозволил матери детей, теперь инокине Марфе приехать на Белоозеро, а немного спустя разрешил белоозерским ссыльным переселиться в Юрьев-Польский уезд, в родную вотчину Романовых, село Клин.

После загадочной и скоропостижной кончины царя Бориса на Русь пришло «польское лихо». Можно сколько угодно гадать, был ли Самозванец действительно чудесно спасшимся царевичем Дмитрием или всего-навсего монахом-расстригой Гришкой Отрепьевым, но бесспорно одно: на московский трон садился царь, во всех отношениях выгодный Польше. Ведь не секрет же, что Дмитрий всерьёз собирался окатоличить Россию и что коронованная им царица Марина Мнишек вероисповедания не поменяла.

Но на участи Романовых это сначала отразилось скорее благотворно: желая доказать свою легитимность и близкое родство со знатным боярством, Лжедмитрий I в 1605 году вернул из ссылки оставшихся в живых членов фамилии. Были возвращены Фёдор Никитич (в монашестве Филарет) с женой (в монашестве инокиня Марфа) и детьми, и чудом выживший Иван Никитич. 9-летний Михаил встретился с родителями в Москве. Вскоре его отец, теперь уже монах Филарет, стал ростовским митрополитом и отбыл в свою епархию.

Между тем Лжедмитрий смог продержаться у власти чуть меньше года и был зверски убит в результате заговора среди знати. На престол взошел еще один «самоизбранный царь» Василий Шуйский – один из наиболее знатных князей Рюриковичей. Но знатность происхождения ему мало помогла: для современников права Шуйского на московский престол выглядели более чем сомнительными, полякам он был совершенно не нужен.

Поэтому когда прошел слух, что «царь Дмитрий» чудесно спасся и вновь появился в Польше, под знамена нового самозванца собралось весьма многочисленное войско. Страна разделилась: одни были за царя Василия, другие – за Лжедмитрия II, который расположился недалеко от Москвы, в Тушино. Михаил вместе с матерью и сестрой в это время находился в Москве под покровительством царя Василия, а Филарет, волею или неволею, стал тушинским патриархом.

Борьба между царем и самозванцем шла с переменным успехом, пока не появилась третья сила. Среди русской знати возникла идея пригласить на престол польского королевича, восторженно воспринятая поляками. Царь Василий был свергнут с престола летом 1610 года и насильно пострижен в монахи, Лжедмитрий II бежал в Калугу, где был убит в конце того же года. Московский престол снова оказался пустым, смутные времена продолжались.

Во главе государства находились тогда семь бояр. Они постепенно приводили к присяге Владиславу население, впустили в столицу польские войска, арестовали Василия Шуйского и отправили его в Польшу, расхищали казну. Чем руководствовались эти люди, кто они были?

Да самые сливки русской аристократии: князь Фёдор Иванович Мстиславский, князь Иван Михайлович Воротынский, князь Андрей Васильевич Трубецкой, князь Андрей Васильевич Голицын, князь Борис Михайлович Лыков-Оболенский, боярин Фёдор Иванович Шереметев и боярин Иван Никитич Романов. (Последний, впрочем, скорее всего примкнул к остальным по совету своего многомудрого брата Филарета, который хотел везде иметь верных людей). Остальные же руководствовались нехитрой идеей: если русский трон не достанется мне, пусть его забирают поляки, лишь бы русскому не достался.

Фактически власть семибоярщины не распространялась за пределы Москвы: на западе от Москвы, в Хорошеве, встали поляки, а на юго-востоке, в Коломенском – вернувшийся из-под Калуги Лжедмитрий II. Его бояре особенно боялись, потому что он был, безусловно, популярен в народе. В результате было решено пригласить на престол польского королевича Владислава на условиях его перехода в православие.

В августе 1610 года был подписан соответствующий договор между боярами и Польшей, и Москва целовала крест Владиславу. Этого боярам показалось мало: в ночь на 21 сентября они впустили поляков в Кремль, а для переговоров с польским королем в Смоленск выехало посольство во главе с Филаретом.

Выяснилось, однако, что Владислав хоть и готов стать русским царем, но отказывается принять православие. Католик на русском престоле был просто немыслим – так считали послы, точнее, так считал Филарет, который и затягивал переговоры, сколько мог, пока терпение короля Сигизмунда III не истощилось.

Смоленское посольство было арестовано и отправлено в Польшу. Сам же король встал во главе своих войск, направлявшихся в Москву, чтобы силой захватить царский трон. В июне 1611 года Сигизмунд взял приступом Смоленск. Затем, 16 июля, шведы взяли обманом Новгород, который избрал себе в цари Филиппа, одного из сыновей шведского короля.

После взятия Смоленска и Новгорода Московское государство было на волосок от падения. Боярская дума была упразднена, когда поляки захватили Кремль. Но нашлись люди, которые стали стержнем объединения народа, грудью вставшего на защиту родной земли.

Прежде всего, это был патриарх Гермоген, который, по свидетельству летописца: «яко столб неколебимо стоял среди Русской земли, стоял один противу их всех, аки исполин муж без оружия и без ополчения воинского». Громко раздавался голос святителя из Кремля, который в своих грамотах разным городам освобождал от присяги Владиславу и призывал к свержению иноземцев. «И Русь ополчилась за веру, за свои святыни, за мощи, находившиися в престольном Кремле».

Поляки принуждали Гермогена подписать грамоту к московским послам, чтобы они уступили воле Сигизмунда, но патриарх отказался. После этого Гермогена заключили под стражу в подземелье Чудова монастыря, куда спускали ему через окно хлеб и воду. Но к патриарху пробрался некто Родион Мосев и сообщил владыке, что подмосковное ополчение думает присягнуть Воренку (сыну Тушинского Вора и Марины Мнишек). Гермоген составил послание в Нижний Новгород и вручил его тому же Мосеву.

Получив патриаршью грамоту, протопоп Савва, собрав жителей в новгородском соборе, обратился к ним с речью, чтобы утвердиться на единении «очистить землю». Тут-то и ожило, наконец, национальное самосознание, которое испокон веков выручало русских людей в труднейшие времена. Мясник Кузьма Минин Сухорук сказал:

– Православные Люди! коли хотите помочь московскому государству, не пожалеем достояния нашего, дворы свои продадим, жен и детей заложим, станем челом бить, искать, кто бы вступился за истинную православную веру и стал бы у нас начальником.

Стали собирать приношения, давали «третью деньгу», то есть третью часть имущества. Набрав достаточно денег, начали искать воеводу. Выбор новгородцев пал на князя Дмитрия Пожарского, который жил в ста верстах от Нижнего в своей вотчине. Тот согласился с условием, чтобы кто-нибудь из посадских людей ведал хозяйственной частью ополчения, и указал на Минина.

Недостаток военной силы и денег заставил нижегородцев написать окружную грамоту к другим городам. На их призыв откликнулось много городов, и первым была Коломна. Когда известие о новом ополчении дошло до Кремля, то сидевшие там взаперти московские бояре увещевали народ грамотами в Кострому и Ярославль, быть верными Владиславу и грозили вместе с поляками патриарху, чтобы он убедил нижегородцев также остаться верными Польше. Но Гермоген был непреклонен и сказал: